Из фондов архива

Настоящая публикация содержит избранные документы из судебного дела ставропольских помещиков Ивана Ивановича и Глафиры Ивановны Шиошиных, обвиняемых в жестоком обращении со своими крепостными крестьянами. Дело по обвинению Шиошиных, вместе с апелляциями, тянулось почти девять лет и закончилось накануне отмены крепостного права. Основные материалы дела, в том числе содержащие показания пострадавших, относятся к периоду с августа 1850 г. по август 1853 г.

           Литературную обработку документов в соответствии с нормами современного русского языка выполнил Дмитрий Викторович Янчарук – кандидат исторических наук, ведущий специалист Управления по делам архивов администрации городского округа Тольятти.     

№ 1

Распоряжение Симбирского гражданского губернатора

П. М. Черкасского чиновнику особых поручений И. Грибовскому

14 августа 1850 г.

Секретно

          Состоящему при мне […] чиновнику особых поручений Грибовскому.

          По предписанию моему от 20 минувшего июля вами отобраны первоначальные допросы от дворовых людей господина Шиошина о жестоком обращении.

          Препровождая при сем к вам означенные допросы и одну половину рогов, употребляемых господином Шиошиным в виде наказания за проступки над своими людьми, предписываю вам при жандармском штаб-офицере или при том, кто последним будет командирован, произвести строжайшее формальное следствие о жестоком обращении господина Шиошина со своими людьми, пригласив к этому и господина уездного стряпчего, которое по окончании представить мне.

          Гражданский губернатор                                               Черкасский П. М.

          ТГА. Ф. 25. Оп. 1. Д. 161. Л. 5–5об. Заверенная копия.   

№ 2

Показание крепостной крестьянки Е. Даниловой

о жестоком обращении с ней помещиков

И. И. Шиошина и Г. И. Шиошиной

20 июля 1850 г.

          1850 года июля 20 дня чиновником особых поручений Грибовским нижеозначенная крепостная женка госпожи Шиошиной, быв на законном основании спрошена, показала, в дополнение к отобранным от нее показаниям:

           Я, Евлампия, Данилова дочь. Господа мои обращаются со мной и со всеми их дворовыми людьми, кроме ключницы Дарьи Васильевой, чрезвычайно жестоко, мучат нас ужасно, особенно барыня наша, Глафира Ивановна, которая наговаривает на нас и барину, а он часто слушает ее. При малейшей неисправности в исполнении ее приказаний, а иногда и без всякой причины, секут нас розгами, двухвостной плетью или двумя кнутами с обеих сторон, так жестоко, что наказанный часто лишается чувств.

          Так, в нынешнем году на Страстной неделе, в субботу, я была наказана, по приказанию барыни моей, за то, что не налила один балакирь кипятком, двумястами ударами двухвостной плетью. Нынешней весной за то, что сварились сливки, которые я кипятила к чаю, я была наказана в присутствии барина моего, Ивана Ивановича Шиошина, мужиками Петром Гавриловым и Степаном Митрофановым. А мужа моего заставили сидеть на моих ногах, чтобы я не могла встать. При этом наказании обломалось об меня пучков до восьми розог. Наконец, я лишилась чувств и барин мой, испугавшись последствий наказания, приказал закинуть остатки розог[1].

          При всех этих наказаниях барыня моя присутствует всегда сама и указывает место [на теле – авт.], по которому сечь, так, что когда спина и плечи уже иссечены, то она приказывает сечь по бокам, ногам и икрам, до самых пят, говоря всегда: «Бейте в мою голову[2]! Не боюсь ни царя, ни губернатора! Нынче такие законы, что руки и ноги ломай. Только до смерти не бей, а так ничего и не будет». Таким образом, меня и других дворовых людей и приезжающих из деревни Мошенки крестьян наших наказывают каждодневно и всегда одинаково жестоко.

          Кроме этих наказаний, у нас было еще особенное наказание, которое состояло в том, что два железных полукруга, к которым приделано четыре железных рога, надевают на шею и прикрепляют один к другому винтами, так что наказываемый снять их с себя не может. Когда эти рога надеты, нельзя ни лечь, ни сесть, прислонившись к стене. Надевши эти рога, нас заводили в комнату на сутки. И от тяжести их делается сильная боль в плечах и опухает тело. Нынешней весной я раз пять была наказан таким образом. Кроме меня были наказаны еще: Петр Яковлев, за то, [что] господская лошадь, на которой он ездил, захромала; крестьянин Яков Григорьев, за то, что у него не было хлеба[3], и девка Авдотья Козьмина, за то, что сучила цевку 1 час 5 минут. Наказанию этому мы подвергались в особенной комнате, называемой «угольной». А после наказания рога эти прятались в чулан. После пожара барыня приказывала отыскать эти рога крестьянам Якову Григорьеву, […] Козьмину, Ивану и Якову Михайловым, но крестьяне их не нашли. А рога эти, как я слышала, были найдены какой-то мещанкой и принесены в городническое правление десятником Медведевым. Рога эти были сделаны, как я слышала, лет уже десять [назад – авт.], здешним кузнецом Епифановым.

          Кроме того, добавлю, что в наказание барыня приказала меня остричь и обходится жестоко с четырехлетней моей дочерью, которую она бьет руками и сечет по нескольку раз в день.

          К сему показанию крестьянки Евлампии Даниловой, госпожи Шиошиной, по ее просьбе, мещанин Лебедев руку приложил.

          Показание отбирал чиновник особых поручений И. Грибовский. 

          ТГА. Ф. 25. Оп. 1. Д. 161. Л. 9–10. Рукопись. Подлинник.

№ 3

Показание крепостных крестьян П. Яковлева, Н. Афанасьева

и дворового человека Н. Иванова о жестоком обращении с ними

помещиков И. И. Шиошина и Г. И. Шиошиной

21 июля 1850 г.              

          1850 года июля 21 дня чиновником особых поручений Грибовским нижеозначенные крепостные люди госпожи Шиошиной, быв на законном основании спрошены, показали в дополнение к своим показаниям:

          1) Петр Яковлев. Господа наши обращаются с нами жестоко, особенно барыня наша, Глафира Ивановна, которая при наказаниях обыкновенно говорила: «Бей их, как собак, чем ни попало: поленом, так поленом, палкой, так палкой. Лишай руки и ноги, только до смерти не забивай».

          За неделю до Петрова дня я был высечен, по приказанию господина нашего, за то, что лошадь, на которой я ездил, слегла. Сек меня почтальон Илья Иванов розгами, так долго, что принужден был останавливаться и отдыхать, а потом снова принимался сечь. Держали меня Нестор Иванов и девка Авдотья Козьмина. Но прежде чем меня высекли, барин мой велел мне надеть железные рога, которые и закрыл на мне почтальон Илья Иванов. Рога эти на меня надевали в комнате, называемой «угольной». Рога эти обыкновенно лежали в чулане в сенях, где хранилось железо. Но т. к. я жил не в Ставрополе, а в Жигулях, то не знаю, наказывали еще кого-нибудь [подобным образом], кроме меня. Господин мой, Иван Иванович, запрещал мне говорить о наказании рогами, угрожая меня высечь, или отдать в солдаты, если я кому-нибудь об этом расскажу. Показанные вами мне рога суть точно те самые, которые на меня надевали.

          К сему показанию, вместо крестьянина господина Шиошина Петра Яковлева, по его просьбе, мещанин Лебедев руку приложил.

          Показание отбирал чиновник особых поручений И. Грибовский. 

          2) Нестор Иванов показал, что господа мои обходятся со мной и с другими дворовыми людьми чрезвычайно жестоко. Прошедший год меня высекли за то, что я свалил снопы не на то место. Били меня палками почтальоны Илья Иванов и Иван Иванов и дали мне, как я полагаю, ударов до пятидесяти. Года два тому назад жена моя бежала от господ моих, оттого что ее секли три дня кряду.

          К сему показанию вместо человека Нестора Иванова, по его просьбе, мещанин Лебедев руку приложил.        

          Показание отбирал чиновник особых поручений И. Грибовский.

          3) Николай Афанасьев. Господа наши обходятся с нами жестоко, особенно барыня наша Глафира Ивановна. Нынешней весной за то, что я не замешал корма лошадям, барыня моя приказала меня высечь нашему мальчику, Меркурию Феоктистову, и девке Авдотье Козьминой. Секли меня в избе, двухвостной плетью, сперва Авдотья, а потом Меркурий, и дали мне семьсот[4] ударов. Барыня моя присутствовала при наказании и кончила наказывать только потому, что солдат Николай Иванов подошел к окошку [избы] и услышал меня.

          Через неделю после этого заставили меня толочь лен, и когда я во время обеда лег отдохнуть, барыня позвала меня в избу и велела принести кнут, которым и дала мне пятьдесят ударов, 25 – Авдотья Козьмина и 25 – Меркурий Феоктистов. На другой день утром я узнал, что барин мой послал за розгами, почему, испугавшись, пошел в полицию и показал знаки ударов квартальному Евграфу Яковлевичу, который послал меня к стряпчему. Стряпчий сказал мне: «Как ты смеешь жаловаться на барина! Я отправлю тебя в полицию, чтобы тебя выдрали!» Тогда, испугавшись, я ушел и целую неделю жил в поле. По возвращении же домой барыня отправила меня в полицию, где меня высекли.

          Кроме этого, барин в наказание приказывает стричь мужчин и женщин, прошедший год летом велел мне выстричь половину головы.

          Рога на меня не надевали, но я их видел у барина моего в чулане и слышал от человека господина Сарбулатова, Никифора Кондратьева, который прежде принадлежал господину Шиошину, что рога эти он надевал на его сестру, которая теперь сослана на поселение. Рога, которые вы мне показываете, суть те самые, которые я видел у моей барыни в чулане.

          Кроме этого добавляю, что барыня и барышни[5] беспрестанно бьют четырехлетнюю дочь мою.

          К сему показанию вместо крестьянина господина Шиошина Николая Афанасьева, по его просьбе, мещанин Лебедев руку приложил.              

          Показание отбирал чиновник особых поручений И. Грибовский.

          ТГА. Ф. 25. Оп. 1. Д. 161. Л. 10об, 13–14. Рукопись. Подлинник.

№ 4

Объяснительная записка Г. И. Шиошиной,

в связи с выдвинутым против нее обвинением

в жестоком обращении с крепостными крестьянами

16 февраля 1851 г.

          Его высокородию господину чиновнику особых поручений при господине министре внутренних дел статскому советнику Анисимову помещицы Ставропольского уезда сельца Ивановского титулярной советницы Глафиры Шиошиной объяснение.

          На предложение ваше от 13-го числа сего февраля за № 27, изъясненных показаний вооружившихся против меня, с поводу местного правительства, крестьяне мои Петр Яковлев, Нестор Иванов, Петр Гаврилов, Дарья Васильева, Авдотья Козьмина, Анна Григорьева, Меркурий Феоктистов, Зиновий Афанасьев, Анна Иванова, Матрена Ильина и Агафья Михайлова, все без исключения, показали и обвинили меня, что я обхожусь с ними жестоко, била их розгами, двухвосткой, плетью и кнутом, нередко до лишения чувств, а некоторым надевала на шею железные рога.

          Видя совершенно ложные и ни с чем не свойственные показания означенных людей моих, имею честь объяснить, что это произошло, прежде [всего], от допущенной свободы совершенно невинно оклеветать меня, по варварски, и от необразованного чувства людей сих, которые приведены чрез послабление, им допущенное, в совершенное ожесточение против меня. И до того [они] старались всеми мерами восстановить меня против себя, как они помышляли по чувству своему. Но я, по роду и воспитанию своему, и по чувству в религии христианки, никогда не дозволяла себе делать такие жестокие с ними поступки и варварские истязания, как показали они. Но иногда, и весьма редко, за дерзкие и злонамеренные, и вредные проступки сих крестьян своих, я, действительно, просила мужа своего, а иногда и прямо приказывала мальчикам, наказывать их двухвосткой, имеющейся для наказания кошек, из коренного ремня, в длину не более полуаршина, а в ширину – полвершка, разрезанного надвое. Которая от стыда против бессовестных показчиков[6] их, она ими же выкрадена от меня. По необходимости в оной ныне другая, такового размера сделанная, имеется при доме. Но кнутом и двухвосткой, плетью и в пучках розгами никогда никого наказывать не приказывала, а потому и разъясняю:

          1-е) Что при наказании девок и баб вышеизъясненной двухвосткой иногда бивала сама, а иногда поручала [наказание] бывшей ключнице своей, девке Дарье Васильевой, в отхожей избе, но не более 15-ти, 20-ти и 30-ти ударов.

          2-е) Когда то было и в какое время ложились спать, про то я не знаю, но недостатка в хлебе [у крепостных моих людей] никогда не было.

          3-е) За показанный проступок мальчиком Гавриловым наказан он не был, да и наказать за это не было причины.

          4-е) Действительно, приказывала я мальчику Петру Гаврилову наказывать баб и девок, [а именно] девку Авдотью Семенову (которая показалась Кузьминой) и женщину Евлампию Данилову, но не за показанные ими, а за наиболее важные и зловредные проступки, тою же двухвосткой, [нанося им – авт.] не более 10 и до 20 ударов. Но это было не всегда, а не более двух раз, а прочих [своих крепостных баб и девок] не наказывала.

          5-е) Тому же мальчику Гаврилову наказывать лакея Меркурия розгами, двухвосткой и плетью, за то, что он убирал долго комнаты, я никогда не приказывала, и о том даже не слыхала, был ли он когда наказан: за это я, кроме изъясненного обстоятельства, не наказывала.

          6-е) Бывшую ключницу Дарью Васильеву я не только часто, но и никогда [не наказывала]. А по прошествии лет 10-ти [со времени поступления Дарьи Васильевой на службу] я, действительно, просила мужа своего наказать [ключницу] за распутство, но [только] после родов через два месяца[7], один раз [розгами], но не в пучках, а розгами в лозах, слегка. И с ней припадков никаких не было. И после сего повторения, как она показывает, никогда не было. Все это ею показано несправедливо. И двухвостной плетью ее никогда не наказывала.

          8-е)[8] И когда она, Васильева, угощала [крестного] брата своего моей наливкой я и до сих пор не знаю. И за это кнутом никогда я ее не наказывала.

          9-е) За последнее время, в продолжении пяти месяцев, не только каждый день, но и никогда я ее не била по щекам и за волосы, поелику я после родов и расстроенного положения своего была, и теперь состою, в жестокой болезни.

          10-е) За то, что она показала прежним чиновникам, вопреки моей просьбы, о жестоком наказании мной крестьянина Николая Афанасьева, которому, якобы, дано было двухвостной плетью не менее пятисот ударов, то я никогда ее не наказывала, а только побранила, что она показала совершенно ложно. И она со слезами отзывалась, что ее к этому вынудили следователи, [которые принуждали] невольно показать даже, что дано тому человеку до тысячи[9] ударов. И перед тем об этом ее никогда не просила.

          11-е) Незадолго перед сим, якобы она, Васильева, была бита мешалкой по спине, до того, что она упала на пол и была без чувств, и я сама растирала ей спину и давала ей нюхать нашатырного спирта, а потом давала выпить ей вина с перцем – тоже несправедливо. Подобные припадки, от спазмов, с ней прежде бывали, а иногда в том притворялась, от зла и хитрости. И в первые разы я, действительно, не знавши причины ее притворства, из сострадания, подавала ей помощь и растирала спиртом грудь ее. Но не от побоев, как она показывает, которых я ей [якобы] наделала.

          12-е) Пред Прошедшим Николиным днем не только бить ее жестоко по щекам [не могла – авт.], но я, по болезни своей правой руки от ранения, и движение в оной до сих пор с трудом имею. А, действительно, бранила ее словесно, что она оказывает озорство и грубость. И притом от небрежения допустила испортиться бывшую у ней на руках в жестоко холодное время рыбу.

          13-е) Железных рогов у меня никогда не было, и ни на кого надевать их я не только девке Дарье Васильевой, но и никому не приказывала.

          14-е) И на девку Авдотью Кузьмину те рога надевать я тоже никогда и никому не приказывала, которые в первый раз мне были показаны прежними следователями. И я тут только их видела и заметила, что они не должны [были] быть когда-либо в употреблении: первое, потому что не были нигде обтерты, даже и самой ржавчины на них [не имелось – авт.], а во вторых, от тяжести их невозможно думать, что если бы они были надеваемы на людей, то не сделали язвин и болезненных шрамов на теле.

          15-е) Выстригание ресниц девке моей Анне Ивановой сделано из шутки, бывшей ключницей Дарьей Васильевой, без приказания моего. А только что я пред этим бранила Иванову, что она беспрерывно дремлет, и она отзывалась, что у нее очень длинные ресницы и потому она кажется дремлющей.

          16-е) Девка Авдотья Кузьмина (она Семенова) сделал притворное удавление не прошлой, а уже подходит два года[10], весной, от дурной нравственности своей и без всякой причины. Объяснить причину можно не иначе, как полагая упорное притворство[11].

          17-е) Не только просятся, но и все, как дворовые люди, так и в имении крестьяне, каждогодно принуждаются мною говеть. Но девка Кузьмина (Семенова), по распутству и дурной нравственности своей, даже уклонялась от сего.

          18-е) Означенную девку Кузьмину (Семенову), в течение всей ее у меня во дворе четырехлетней бытности, я раза четыре приказывала наказывать. Но не кнутом и двухвостной плетью, а не более как, лозами, по 20 и до 30 раз розгами, и два [раза] вышеизъясненной двухвосткой[12], за распутство и блудодеяние, воровство и озорство.

          19-е) Перед побегом означенная девка не только несколько раз [убегала со двора – авт.], но и ни одного раза она наказан не была. А сделала этот побег единственно от упорного озорства и интереса[13], т. к. уже в то время наступило рабочее время[14], и она бегала, чтобы от заработки[15] получать в пользу свою деньги, а под конец оной явилась в полицию.

          20-е) За такие ничтожные безделки, что означенная девка вытыкала не в час, а в час пять минут, цевку, не только наказывать [я ее не могла – авт.], но и выговоров ей от меня не было. И до такой низости, чтобы бить ее из своих рук палкой, я никогда не доходила.

          21-е) Когда была поймана она на пути бегов со сносом[16], а это было два года [тому назад – авт.], действительно, она была, по просьбе моей, мужем моим наказана розгами, но [ей дали – авт.] не более лоз сорока. Но чувств лишена не была, да и после сего вскоре делала важные проступки.

          22-е) Женщина Анна Григорьева не только бита розгами три дня сряду не была, но один раз, пред побегом, только была побранены ключницей, что она долго ходила за капустой и вслед за сим оставила рубленную капусту в корыте. Что [Анна Григорьева – авт.] брала одеяние, ей выданное на годичное время, и почему она нуждается в сарафане я не знаю, и она мне о сем не говорила.

          В опровержение всех ложных и злословных показаний и о поведении означенных людей моих покорнейше прошу спросить ближайших соседей дома мужа моего, в городе живших: господина Розовского, протоиерея Ястребова, мещанина Сидора Никитина, господина Чирикова, мещанина Логина Иванова, мещанку Татьяну Пустозвонову, беспрерывно находившихся [при доме мужа моего – авт.] для приноса продовольствия мещанина Ивана Кувшинова и жену его Веру Степанову, и жившую прежде стоявшего[17] на квартире в доме нашем в работницу Екатерину Наумову, и ныне пребывающую вольноотпущенную Марью Павлову. И бывши в опасной жизни[18], я приглашала к себе вдовствующую жену священника Пелагею Ташлинскую и тетку ее Анну Иванову. А о поведении, проступках и свойстве людей этих при сем имею честь представить краткую записку о деяниях их против меня, в сущей справедливости изъясненных, по которой покорнейше прошу обратить внимание.

          К сему объявлению, за болезнью правой руки, титулярной советницы Глафиры Шиошиной дочь ее Любовь Шиошина руку приложила.

          ТГА. Ф. 25. Оп. 1. Д. 161. Л. 216–218об. Рукопись. Подлинник.

№ 5

Извлечение из показаний крепостных людей, пострадавших

от жестокого обращения помещиков Шиошиных

1851 г.

          Петр Яковлев показал, что жил он прежде в деревне госпожи его. Куда приезжал часто муж ее и наказывал его розгами, без всякой вины. В последний раз наказывал его за то, что лошадь одна другой зашибла ногу: сначала посадил в рога, которые надевал ему на шею почтальон Илья Иванов Кандалинцев. Рога эти сзади на замке, который запирается. В этих рогах сидел он с утра до вечерни один только раз, запертый в особой комнате, так что его не мог никто видеть. Сестра его, Авдотья Козьмина, пред этим временем сидевшая тут, была выслана барином. Когда же был выпущен из рогов, то по приказанию барина был наказан тем же самым почтальоном. Дано было ему 350 розог[19], которые считала сестра его. Она же держала вместе с крестьянином Нестором Ивановым. Прежде старики их ходили жаловаться к предводителю Кирееву, а потом ходили к симбирскому губернатору. Но что они им сказали, он от стариков не слышал. Барин и барыня наказывают их одинаково, и даже иногда случается, что барыня сама присутствует при наказании их. Где находятся рога, он не знает, и ни от кого не слыхал. Рога эти, кроме его, надевались на сказанную сестру его находящуюся теперь в госпитале, [на] женщину Евлампию Данилову и на девку Дарью, сосланную на поселение. Когда, по приказанию барина, рога с него были сняты, то он [велел] ему ничего не говорить об этом, чтобы не сказывал об этих рогах. Находится при городническом правлении, не под арестом, и из оного никуда не отлучается, и кормит его городничий. Кто делал рога, он не знает, но слышал от дворовых людей, что их делал проживающий здесь кузнец Дмитрий Епифанов. Рога, которые ему показывали, признал за те, которые барин надевал на него.

          Нестор Иванов показал: находился он у господина своего при дворе, при мельнице, и барин его наказывал за то, что у него с пуда фунт муки распыливался, говоря, что это много и он ворует. Барин жестоко наказал его розгами за то, что жена его, бывши у него кухаркой, не могла никак угодить им, и три дня сряду была наказана, от чего она сбежала. Он же был наказан розгами, по приказанию барина, почтальонами – двумя братьям Кандалинцевыми. Потом его остригли, [что сделал] один из тех же почтальонов. Остриженного его видели люди господина Чирикова. Господа его наказывали так же и других дворовых людей, двухвостной плетью. Летом 1849 года, по приказанию барина, был он наказан теми же самыми почтальонами палками по спине, за то, что свалил воз снопами не на том месте, где барин указал. Барыня же ни разу не наказывала. Кроме того, добавил, что они ложились спать не евши хлеба, по недостатку его.

          Петр Гаврилов показал, что он был наказан розгами за то, что лошадь свихнула ногу, почтальонами братьями Кандалинцевыми. А держали Николай Афанасьев и Нестор Иванов – дворовые люди. В другой раз был наказан, по приказанию барыни, двухвостной плетью за то, что не принес воды кухарке. Не принес же потому, что пахал огороды. Стряпку зовут Степанидой и живет она у соборного дьякона Лаврентия Львова. Били они, по приказанию барыни, двухвостной плетью баб и девок, за то, не выпрядали и не выткали им уроков заданных, а кухарок били они иногда за то, что щи выкипали из горшка. Но били нечасто и давали им, по приказанию же барыни, ударов по десяти. Кроме того, по приказанию господ, наказывали розгами и двухвостной плетью лакея Меркурия, часто и больно десятка по два[20], за то, что долго убирает комнаты. Еще наказывал барин дворовых людей Зиновия и брата его Николая за то, что у них ушли с поля лошади. В это же время был наказан и он, за то, что не сказал об этом. Сначала их наказывали почтальоны Кандалинцевы. А потом, когда они сказали барину, что людей их наказывать не будут, потому что они не для того служат, стали наказывать сами друг друга, по приказанию господ своих. Прошлым летом взяты были для полотья хлеба мальчики 7-ми и 8-ми лет, которые, быв на работе, не получали, или очень мало получали хлеба, так, что на сутки недоставало, и должны были ходить по миру[21]. Независимо наказания розгами, палками и двухвостной плетью он слышал, что надевали на дворовых людей рога, которые он сам видел в чулане. Они сделаны так, что замок находится сзади. Надеваются они, как он слышал от ключницы Дарьи Васильевой, на голову.

          Дарья Васильева показала, что она была наказана неоднократно и жестоко барыней и барином. Секли ее розгами в два пучка до того, что была без чувств. А как это было Великим постом, то каждую субботу, кроме Страстной недели, ее секли, и давали каждый раз по 100 ударов двухвостной плетью. В другой раз наказывали ее кнутом, за то, что будто бы она угощала брата своего крестного господской наливкой. В последнее время, в продолжении пяти месяцев, они ее до того били каждый день, по несколько раз [драли] за волосы и [били по] щекам, что у нее терпения не стало и она явилась в полицию. Били ее за то, что она показала приезжим чиновникам, вопреки просьбе барыни, о жестоком наказании крестьянина Николая Афанасьева, которому дали двухвостной плетью не менее 500 ударов. Незадолго пред этим она была бита барыней мешалкою по спине до того, что упала на пол и была без чувств. Тогда барыня сама натирала ей спину и давала нюхать нашатырный спирт. А потом дали ей выпить вина с перцем, после выпития которого на другой день сделалось с ней воспаление внутри. Тогда она была исповедана, и был призван фельдшер, который, снявши горчичники со спины, говорил, что заметны синие знаки. Но она, не желая обличить барыню, уверила его, что упала с лестницы. Когда била ее барыня мешалкой, был мальчик Меркурий Феоктистов, а также слышала ее крики нанятая у господ ее нянька Екатерина Наумова, ставропольская мещанка. После этих побоев она лежала в постели две недели. Наконец, за двое суток до Николина дня, барыня била ее по щекам и за волосы жестоко. Все эти побои она делала за то, что она сказала о наказании Николая Афанасьева и других. Выведенная таким образом из терпения, она после двухдневной болезни от последних побоев, явилась в полицию и была отправлена в градскую больницу. У господ ее были железные рога, которые хранились в чулане вместе с другим железом, и которые были вынесены во время пожара из дома, но куда и кем – не знает. Они оных не хватились до тех пор, пока [рога не] были представлены в полицию. На двух девок, находящихся теперь в бегах, она надевала эти рога, на шею, и замыкала позади замком, а ключ отдавала барыне. В рогах этих девки те просидели от полудня до следующего утра. Слышала также, что рога эти надевали и на других людей, а именно Петра Яковлева и Евлампию Данилову. А на девку Авдотью Козьмину хотя и надевала рога, но при прежнем следствии скрыла, несмотря на то, что ее девка Авдотья и уличала (но она не созналась), желая чрез это угодить барыне и от страха. По приказанию барыни она выстригла ножницами ресницы девочке Анне Ивановой, 13-ти лет, которая теперь находится на станции в Жигулях, для прислуги смотрителя. [Наказание девочке было назначено Глафирой Шиошиной, якобы] для того, чтобы она не дремала. Прошлою весною, вскоре после Пасхи, дворовая девка Авдотья Козьмина хотела удавиться, от страха быть наказанной, и повесилась в сенях во флигеле. И когда увидали это их мужики, пришли тогда они в сени и нашли Козьмину, лежащею на полу без чувств и хрипевшую. 

          Авдотья Козьмина показала, что она на исповеди и у Святого причащения была только один раз, потому что господа не пускали, хотя она и просилась. Наказывали господа ее за то, что она, ходивши за коровами, доила их, и когда мало молока и когда много молока – одинаково: когда мало то говорили, что она проливала или отдавала кому-нибудь, а когда много, что подбавляет воды. [Наказывали] розгами, двухвостной плетью и кнутом, давали по 100 и по 200 ударов, и больше. В последний раз, перед побегом ее, она была наказана три раза в день: два раза двухвостной плетью, а раз – кнутом. И в последний раз дали ей [сперва] 100, во второй 150 и в третий 100 [ударов]. Наказывали ее дворовые их мальчики, по приказанию барыни, Меркурий Феоктистов и Зиновий Афанасьев, за то, что ткала уроком – и барыня приказывала ей выткать цевку в один час, а она ткала ее час и пять минут, за что наказывали ее двухвостной плетью и розгами часто. А как барыня бывала при ее работе всегда сама, то нередко наказывала ее палкою из собственных рук, по плечам и по рукам. Кроме того, по приказанию барыни, ключница надевала ей на шею железные рога, в которых она сидела целые сутки. В прошлом году ходила она жаловаться городничему на то, что барыня требовала от нее простыню. Но городничий, наказавши ее за непослушание, отправил к господам, где барыня ударила ее три раза по щекам и показала простыню, говоря, что будто она ее подкинула. После первого ее побега от господ, за гонения и наказания их, была поймана и приведена, за что господами была наказана розгами до того, что лишилась чувств. Наказывали ее дворовые люди, Нестор Иванов и мальчик Петр Гаврилов. Потом ее остригли, и остриженную видели, кроме дворовых их людей, казенная бабка Анна Федорова, мещанка Вера Степанова Кувшинова и соседние люди господина Чирикова. От этих наказаний она, было, удавилась и не знает, как приведена была в чувство. Во время бегов три недели ходила по полям, была только в одном поселении на берегу Волги. Питалась милостыней, а потом возвратилась в город Ставрополь и явилась в полицию, где и теперь находится под арестом, вместе с другими людьми их, на казенной пище. Показанные же ей рога признала за те самые, которые надевала на нее ключница Дарья Васильева.

          Подпись отсутствует.

          ТГА. Ф. 25. Оп. 1. Д. 161. Л. 364–372. Рукопись. Подлинник.

№ 6

Решение Ставропольского уездного земского суда

по делу о жестоком обращении И. И. Шиошина и Г. И. Шиошиных

с крепостными крестьянами

28 августа 1853 г.

         Из Ставропольского суда.

          1853 года, августа 3-го, дня по указу его императорского величества в Ставропольском уездном земском суде, по выслушании изложенных в записке обстоятельств, приказали из двух следствий, произведенных по означенному предмету, одно – по распоряжению Симбирского гражданского губернатора, а другое – чиновником особых поручений министра внутренних дел статским советником Анисимовым, при подполковнике корпуса жандармов Неймане, видно: все спрошенные дворовые люди и крестьяне госпожи Шиошиной обвиняют ее, а также и мужа ее, в особенности же ее, в жестоком обращении с ними, показывая, что они весьма часто за малейшие вины, а иногда и безвинно, наказывают их розгами, палками, двухвостной плетью и кнутом, до того тяжко, что наказанные иногда лишались чувств. А сверх того надевали на некоторых железные рога такого устройства, что в них невозможно ни ложиться, ни прислониться к стене, и виновные [в проступках перед господами] оставались в таких рогах по суткам и более в темной комнате, и страдали после от стеснения шеи и опухоли оной. Этому последнему наказанию подвергались, как из дела видно, Петр Яковлев, Авдотья Козьмина и Евлампия Данилова. Наказание же розгами и плетью, от 300 до 500 ударов, производили или сами дворовые люди друг другу, по приказанию госпожи Шиошиной, которая сама при том нередко присутствовала, приговаривая: «Бей их в мою голову! Ныне такие законы, чтобы только до смерти не забивать!», или почтальоны, когда это делалось по приказанию самого господина Шиошнина, большей частью вследствие настояний жены.

          В опровержении таковых жалоб и обвинений господа Шиошины при свидетелях объяснили, что никогда жестокого обращения с людьми они не допускали, железных рогов для наказания не употребляли и откуда таковые взяты – не знают. Розгами и двухвостной небольшой плеткой людей своих за многие проступки и безнравственность хотя и наказывали, но всегда легко – не больше 20 или 30 ударов. Кнутом же и палками никогда не наказывали. Что люди жалуются на жестокость обращения единственно по причине оказанного им со стороны Симбирского гражданского губернатора потворства и по собственной закоренелости в пороках и беспутстве, в доказательство чего представлена к делу записка об их проступках, в которых показаны более 30 случаев нетерпимого поведения их людей, о котором, впрочем, расследования не произведено.

          Соображая таковые оправдания господ Шиошиных с выведенными в следствиях обстоятельствами оказывается, что хотя и нет положительных улик в жестоком наказании людей и все высказанные ими случаи такового наказания никем, кроме их самих, не подтверждены. А Шиошины или вовсе отвергли их действительность, или признали, но не в такой мере, как показано людьми. Хотя из показаний почтальонов, производивших наказания людям розгами, по приказанию господина Шиошина, не видно, чтобы наказание было жестокое, и выставленный дворовой девкой Дарьей Васильевой фельдшер Ширяев показания ее, что он был призван для подания ей помощи после побоев, причиненных ей госпожой Шиошиной деревянной мешалкой, не подтвердил, показав, что при спросе его о причине бывших на теле ее побойных знаков, что они произошли от падения в погреб. Хотя намерение девки Авдотьи Козьминой удавиться не может быть принято за доказательство жестокого с ней обращения, тем более, что Шиошины случай этот объясняют таким образом, что Козьминой это сделано по злости характера, и она хотя найдена с тонкой бечевкой на шее, но бечевка, будучи привязана к потолку, оказалась ни сколько не натянутой, и Козьмина притворялась только лишенной чувств, что может быть и справедливо, потому что об этом случаев не было произведено следствия.

          Хотя употребление железных рогов для наказания не доказано, ибо даже многие из дворовых людей показали, что они рогов не видели и даже не знали, были ли таковые, а только слышали, что на некоторых из людей их надевали. Кузнец же Дмитрий Епифанов, который будто бы их работал, отозвался, что он прежде господину Шиошину много делал разных железных вещей, но делал ли ему рога – не припомнит. А одно то, что они найдены мещанами Сергеем Ивановым и Иваном Тагайцевым после пожара, бывшего в доме господ Шиошиных, невдалеке от оного, также не может служить доказательством принадлежности рогов господам Шиошиным. Хотя многие из объясненных в записке проступков дворовых людей, по важности их, не могли быть оставляемы без взыскания, по представленной же Шиошиными в суде плетке, подобной будто бы той, которой наказывались люди, и которую будто бы они с умыслом истребили, нельзя сделать заключения о жестокости наказания, если только утраченная плетка была точно такая же, какая ныне по делу представлена.

          Наконец, хотя все спрошенные при обоих следствиях почетные особы в Ставрополе отозвались о господах Шиошиных вообще одобрительно, с присовокуплением, что люди их почти все дурного поведения, однако ж дело представляет против господ Шиошиных следующие обстоятельства:

          1. Собственное признание госпожи Шиошиной в том, что по ее приказанию выстрижены у девки Анны ресницы, за то, что она будто бы постоянно дремала за делом, но отзывалась [госпоже], что это так кажется, потому что у нее ресницы длинные. О чем, хотя при другом следствии госпожа Шиошина отозвалась, что так объяснила она вследствие смущения от стеснений при первом следствии. А ресницы у Анны острижены будто бы ключницей Дарьей Васильевой из шуток, без ведома ее, Шиошиной. Однако ж сего Васильева не подтвердила.

          2. Крестьяне госпожи Шиошиной Яков Григорьев, […] Козьмин, Иван и Яков Михайловы, вызванные из деревни после пожара, бывшего в доме Шиошиных, для работы, при следствии показали, что ключница Дарья Васильева говорила им об отыскании в мусоре железных рогов […], что одно уже составляло бы по разумению 1088 ст. XV тома Свода законов уголовных силу показания свидетельского, если бы означенные крестьяне были спрошены под присягой, без чего по 1198 ст. показания эти не могут быть приняты за доказательство.

          3. Спрошенные при втором следствии купцы и мещане Ставрополя свидетельствуют, что, по слухам в народе, известно о дурном обращении господ Шиошиных со своими людьми, а равно и о том, что их худо кормят и одевают, и некоторых из них видели бритыми и стриженными. Но таковое свидетельство большей части из спрошенных, как основанное на одних слухах, тоже не может быть принято за доказательство, за силой приведенной 1198 ст. Впрочем из них двое показали: 1) живущий в соседстве с Шиошиным Логин Иванов Введенский, что он слышал один раз крик, когда был наказываем мальчик на Святой неделе, за то, что он лениво таскал землю для обсыпки мельницы; 2) Семен Васильев и рядовой Николай Васильев, что они были, каждый порознь, по одному разу, очевидцами наказания господами Шиошиными их людей. На это свидетельство также за силой 971 ст. 9 тома и 1680 ст. в продолжении к 15 тому и примечания к ней, к обвинению их служить не может.

          Кроме сего,

          4) из приобщенного к настоящему делу особого производства Симбирского губернского предводителя дворянства видно, что крестьяне еще с 1848 года приносили жалобы на дурное управление ими, что частью признано справедливым и уездным предводителем дворянства.

          Все вышеизложенные обстоятельства, судя о свойстве и важности их, по разуму 1174, 1175 ст. XV тома Свода законов, хотя и не составляют против господ Шиошиных доказательства полного и совершенного, какое именно для обвинения 1170 ст. того же тома требуется, однако же обстоятельства, в последних четырех пунктах замеченные, должны быть признаны по разуму 1205 и 5-го пункта 1207 ст. за улики против господ Шиошиных. По сему, руководствуясь 1176 и 1177 ст., приведенных законов и примечанием к 1680 ст. в продолжении к 15 тому и 970 ст. 9 тома определяет: титулярную советницу из дворян Глафиру Иванову, по мужу Шиошину, урожденную Аверкиеву, 49 лет, не подвергая лично, по несовершенству доказательств, определенному в 1901 ст. Уложения наказанию, оставить в жестоком с крепостными людьми своими обращении в сильном подозрении, и населенное имение ее, взятое по определению Самарского дворянского собрания в ведение Ставропольской дворянской опеки, оставить в опекунском управлении, впредь до того времени, пока госпожа Шиошина не передаст законным порядком помещичьих прав своих кому-либо другому. А мужа ее, титулярного советника Ивана Шиошина, 52 лет, по уважению того, что наказания производимые людьми по его приказанию чрез почтальонов, как отозвались сии последние, были не жестоки, и что он приказывал наказывать иногда по настоянию жены, как о сем утверждают некоторые из дворовых людей, [оставить] на основании 1169 и 1211 ст. XV тома Свода законов от суда свободным.

          О выводимых господами Шиошиными стеснениях при первом следствии, по непредставлении в том положительных доказательств, оставить [вопрос] без заключения, а равно и о тех обстоятельствах, о коих они в поданных в уездный суд просьбах и в рукоприкладстве под выпиской требуют расследования, ибо нельзя предполагать по существу тех обстоятельств, чтобы исследование о них могло послужить к уничтожению или даже уменьшению имеющихся в деле против них улик.

          Из расходов же употребленных при производстве следствия разными чиновниками, выданные чиновнику при господине министре внутренних дел статскому советнику Анисимову 466 руб. 86 коп. сер., и полковнику корпуса жандармов Нейману 44 руб. 10 коп. серебром, по непредставлению госпожи Шиошиной положительных доказательств о выводимых ей стеснениях при первом следствии, отнести на счет ее, или имения ее. Прочие же, равно употребленные на лечение людей ее в больнице и на прокормление при содержании таковых же при городническом правлении, по причине необвинения обоих Шиошиных в возводимом на них преступлении, отнести на счет казны.

          С таковым заключением слушаемую записку обратить в протокол, которые вместе с делом представить на ревизию в Самарскую палату уголовного суда, зачислив оное по сему суду решенным. О считании же господ Шиошиных содержащимися под стражей за палатой, отнестись в здешнее отделение тюремного комитета.   

          Уездный судья                                                                       Дм. Петров

          ТГА. Ф. 25. Оп. 1. Д. 161. Л. 649–655об. Рукопись. Подлинник.

Подготовлено к печати Янчаруком Д.В., к.и.н., ведущим специалистом управления по делам архивов администрации г.о. Тольятти,

2024